Спектакль "Баня"
ПРЕДБАННИК
В те времена (конец оттепели 60-х) театр, закрытый по идеологическим мотивам, умирал раз и навсегда. Как правило. Студенческий театр-студию СИНТ-63 ХГУ закрыли в марте 1968 года. Но реальная жизнь оказалась выше правил.
Между политехническим институтом и университетом существовала сильная конкуренция в области художественного творчества студентов.
Если в ХПИ была киностудия, то неизбежно возникала киностудия в ХГУ, если в университете создавали танцевальный ансамбль, то политехники не могли позволить себе остаться без еще лучшего.
Ажиотаж, возникший вокруг подготовки знаменитого КВНа 1965 года между университетом и политехниками, приобрел общегородской характер и напоминал маневры перед сражением со всеми атрибутами накануне военных действий: шпионы, переговоры, саммиты, охрана комедийных секретов, сценарных ходов, источников и количества затраченных денег. До сих пор с несмолкающим хохотом смотрятся фильмы ХПИ и ХГУ, подготовленные к КВНу.
На этом фоне Шура Суплин, пользовавшийся авторитетом в ХПИ верхах как один из организаторов знаменитых апрельских вечеров юмора, сумел договориться, убедить, доказать в профкоме, а те, наверное, и выше, принять к себе опальный театр.
Нас пригласили работать во Дворец студентов политехнического института, и стали мы называться длинно, таинственно и непобедимо: «Драматический коллектив Харьковского ордена Ленина политехнического института им. В. И. Ленина». Ни дать ни взять академический театр.
На том чудеса не закончились.
Мы приняли к постановке пьесу В. Маяковского «Баня». Маяковский был известен главным образом как автор «Стихов о советском паспорте». Второе место занимала поэма «Владимир Ильич Ленин», третье — «Прозаседавшиеся», остальные места не присуждались, т. к. произведения в народе были не точно известны, а студентам про баню было известно, что она — возле общежития «Гигант», на Лермонтовской, и там есть санпропускник.
На обсуждении нашего спектакля председатель жюри, главный режиссер театра кукол народный артист УССР В. А. Афанасьев, ограждая себя от возможных нападок (он был настоящим художником, и спектакль ему понравился), сказал: «Маяковский — автор наш, советский, проверенный».
Ну, а если проверенный, значит, проверенный, зачем проверять снова?
БАНЯ ТАК БАНЯ!
Случается, что художник не всегда понимает, что создал, и произведение начинает жить своей жизнью. Время, периодически заглядывая в него как в зеркало, или примеривая его, иногда себя выдает.
Сценическая история «Бани» не очень велика — не более пяти заслуживающих внимания постановок, из которых историки театра выделяют спектакль в театре Мейерхольда (премьера 16 марта 1930 года), не имевший успеха, и спектакли в Московском театре сатиры в 1953 и 1967 годах, имевшие большой успех.
В феврале 1970 года «Баню» поставил СИНТ во Дворце студентов ХПИ.
Спектакль имел сокрушительно-сокрушающий успех.
В чем причина удачи? Что нового мы внесли в сценическую историю «Бани»?
Все предыдущие спектакли ставились так или иначе «против бюрократии, против узости, против застоя» и за «горизонты, изобретательство и энтузиазм».
Мы осмелились сделать спектакль против выродившегося государства и его олицетворения — Коммунистической партии. Хотя это, естественно, никто открыто не декларировал, но зрители понимали «меседж» мгновенно.
Общество к 1970 году в понимании себя дозрело до зловещих пророчеств Маяковского.
Оказалось, что сатирический костюм «Бани» был сшит обществу на вырост. И когда мы примерили его, он сидел идеально.
Если все прежние постановки так или иначе решали спектакль в пользу победы сил прогресса над бюрократией, то на нашу долю выпало впервые сыграть спектакль о победе реакции.
В нашей «Бане» впервые побеждало зло. Что давало нам основание сделать спектакль таким? Во-первых, то, что через 41 год после написания «Бани» она все так же была актуальна, то есть результат сорокалетней борьбы с бюрократизмом был равен нулю.
Кроме того, на недоуменные вопросы людей можно было бы ответить в духе Брехта: «У нас зло победило на сцене, чтобы оно не победило в зале».
— Так что же, ничего не изменилось на сцене?
— На сцене — ничего. Важно, чтобы изменилось в жизни!
И хотя дух спектакля можно во всей полноте ощутить только на живом спектакле, все же укажу на некоторые материальные проявления.
Сцены в учреждении Главначпупса Победоносикова разыгрывались вокруг его стола. Стол был огромный, занимал полсцены, и Победоносиков, восседая сверху стола, казался букашкой, ничтожеством. Место красило человека.
Когда крышка стола поднималась, казалось, открывает пасть Левиафан, и там у него копошатся людишки, которых мордует секретарь Победоносикова Оптимистенко.
Из-под верхней губы огромной пасти над просителями нависал зловещей красной гильотиной лозунг:
«Если вы пришли к занятому человеку — то уходите!». Оптимистенко с мастерством дрессировщика укрощал просителей. Но когда слова переставали действовать, например, на изобретателя Чудакова и легкого кавалериста Велосипедкина, он со всей жестокостью, в бешенстве, давил их как тараканов, столом.
Был придуман цирковой трюк. Оптимистенко нажимал кнопку, и верхняя крышка удлинялась на несколько метров, отшвыривая неугодных энтузиастов и прижимая их к полу. От обаятельности и ласковости чиновника не оставалось и следа. Он превращался в зверя. А сам народ — просители, присутствовавшие тут же, в очереди, закрывались газетами, делая вид, что ничего не видят, ничего не слышат, ничего не хотят знать.
Победоносиков в упоении произносил свои речи, жонглируя словами, как заправский партийный функционер, а машинистка Ундертон всю эту ахинею печатала. Но перед актрисой не было пишущей машинки, и она просто руками о стол выстукивала разные ритмические рулады, как заяц в цирке на барабане, подчеркивая «значимость» этих речей.
Учреждение Победоносикова — тоже машина времени, которая перемалывает и пожирает людей.
В третьем действии, в сцене посещения спектакля высоким начальством была разыграна танцевальногимнастическая сцена, в которой высмеивалось урапатриотическое «искусство». В те времена встречи руководителей коммунистической партии и государства с деятелями литературы и искусства были нередки. Выглядели они и смешно, и зловеще.
Эффект от этой сцены был столь оглушительным, что на фестивале, посвященном 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, жюри в антракте попросило дать им текст пьесы. Они не могли поверить, что все это написано в пьесе. Оказалось, что мы играем слово в слово.
Наконец, после последней реплики Победоносикова был придуман эпизод, которого у Маяковского в пьесе нет. Актеры с обеих сторон двигали навстречу друг другу щиты машины времени, на которые проецировались водосбросные плотины, бульдозеры, двигающие землю, мартеновские печи, пикирующие самолеты. Все это грозило раздавить Победоносикова. А он попал между щитами и руками изо всех сил старался удержать это движение. Но сила времени оказывалась сильнее. Щиты смыкались, Победоносиков исчезал, и на стене от него оставалось мокрое место, как след от помочившегося гражданина.
Зрители хлопали, поднимались, чтобы уходить, как вдруг с другой стороны щита появлялся улыбающийся Победоносиков и, широко расставив руки, обращался к зрителям:
— Граждане, дорогие! Куда же вы? Все в порядке! Жизнь продолжается! Если вам понравилось, приходите
завтра. Все начнется сначала!
Так заканчивался спектакль.
Не могу не рассказать об одной неосуществленной
задумке.
Прекрасный выдумщик и пересмешник Аркадий Фаустов — исполнитель роли Победоносикова — придумал такие поклоны.
В глубине сцены на возвышении стояли Победоносиков, Оптимистенко и все другие отрицательные персонажи. Они в ответ на аплодисменты зрителей сами им аплодировали и приветливо помахивали ручками. Остальные актеры выходили на поклон и, одуревшие от перевоплощения в жизни, кланялись, стоя лицом к Победоносикову и противоположными местами к зрителям.
Но тут мы сами испугались своей фантазии и решили, что после таких поклонов мы уже домой не попадем… И мы разъехались, решив раскланиваться по-старому.
Теперь, когда я скажу, что сверхзадача нашего спектакля (то, ради чего мы сделали спектакль) формулировалась так: «Перемены в стране — немедленно!», то, может быть, вы нас поймете.
ПОСЛЕБАННИК (пресса о спектакле)
«Спектакль вийшов гострим, пiднесеним, якщо хочете, романтичним. Менi довелося дивитися спектакль «Баня» ранiше, але такого Победоносикова, яким вiн представ у виконаннi Аркадiя Фаустова, я бачу вперше. Такий сучасний «елегантний» бюрократ, сповнений презирства до всiх, хто стоїть «внизу», без пiдкреслено гротескних зовнiшнiх рис, з металевими нотками в голосi, такого Победоносикова важко вiдразу розпiзнати. Прекрасна робота Фаустова!»
З. Капустіна, «Ленiнськi кадри», № 5, 6 лютого 1970 р.
«… Ансамбль молодого театру злагоджений та рiвний: переважна бiльшiсть виконавцiв не потребує знижок на «аматорство». Особливо це стосується А. Фаустова, Б. Варшавяка, Ю. Кузьменка, Л. Колосової. Уривок з сюїти Г. Свиридова «Время, вперед!» став чудовим музичним епiграфом до спектаклю. Та й взагалi, музичне оформлення добиралося з великим смаком.
«Ленiнська зміна», № 19, 14 лютого 1970 р.
«Победоносиков А. Фаустова — коректний, ввiчливий, навiть приємний. Поступово, крок за кроком, актор розкриває його душевну спустошенiсть, нiкчемнiсть i злочиннiсть.
… Вистава пiдкоряє молодим ентузiазмом, натхненням, а головне, вона нiкого не лишає байдужим…»
«Соцiалiстична Харкiвщина», № 59, 25 березня 1970 р.
Из книги Гарри Керцера, режиссера спектакля «Баня», руководителя театра-студии СИНТ, «Жизнь человеческого духа», 2002 г.